коричневые девятиэтажки обрядились стиранным бельем на балконах, тетки в халатах ругали детей и били дневниками по непутевым затылкам.
Пахло супом и жареной картошкой.
Седьмой этаж был для меня самым тривиальным - все всегда почему то живут именно на седьмом. Иногда этажом ниже, иногда выше, но все равно в памяти отпечатывалась она - цифра семь. Я не считаю ее магической, просто Даша живет на седьмом, и ее не увидишь стоящей на балконе - просто потому что смотреть далеко. Я все равно знаю, она курит на балконе, пока дома никого нет. Никто из ее домашних не знает что она курит, а если узнают, могут возникнуть некоторые неприятности. Люди это все-таки обуза.
На седьмом этаже жил Коля, он сейчас уехал. Счастливчик. Уехать из этого места могут немногие.
Я вот тоже уехал, но спустя два года вернулся. Моя квартира тоже на седьмом этаже. Лифт не работает, на моей памяти он работал всего ничего, чинили его редко. Все те же ступеньки, на некоторых окурки, на некоторых - блюдечки с молоком, бабушки любят подкармливать кошек, но в основном это молочко лакают крысы. Ржавый мусоропровод грохочет. Оттягивая странные мысли о своем возвращении, я читаю знакомые надписи - про хуи и машу плюс васю. Я - Вася, но меня называют Грош, потому что соседи говорили, что мне в отличии от моего старшего брата грош цена. Почему они так говорили я стал понимать только сейчас.
У нас фантазеров не любят, а я вот таким всегда был. Пока Григорий, засучив рукава, драил полы с кастрюлями, я ловил голубей со сломанными крыльями и приносил их домой чтобы лечить. Мама ругалась, отец молчал. Гриша учился на отлично, а я на уроках писал стихи и мне делали замечания. Гриша, когда ему было четырнадцать, выучился чинить технику и делать прекрасные чертежи, а я в свои четырнадцать выучился только играть на гитаре и то не очень. В пятнадцать у Гриши была девушка, дочка управдома, а ее мать имела два высших, когда мне было пятнадцать, у меня была Даша, у нее был только отец, работающий на заводе и бабушка на пенсии.
Для Даши я рисовал бабочек на асфальте и делал бумажные цветы, потому что живые рвать жалко. Все эти кусочки воспоминаний возникают с каждой новой ступенькой. В школе на восьмое марта мы на уроке труда делали мамам открытки. Надо взять небольшую картонку, сложить пополам, вырезать из цветной бумаги ромашку, написать "8" и "марта", а тебе поставят пять. Но мне это не понравилось и я просто написал на не сложенной пополам картонке стих. Я считаю что у мамы очень красивое имя - Полина. И каждая строчка начиналась с буквы ее имени. П - поле цветов для тебя подарю, О - облака все с небес соберу. Рифмы были простые, немного корявые, но тогда, для ребенка моих лет, думаю это было неплохо. Меня, разумеется, не поняли. Спустя несколько лет я нашел это стихотворение и прочитал его Даше. Мы тогда гуляли далеко, за чертой города, на пустырях. Она шла босая, теребила травинки. Внимательно выслушав стишок, Даша серьезно посмотрела в мои глаза и взяла за руку.
Вообще люди немного остерегались таких как я, все из-за острова.
Если ехать от нашего города несколько часов, можно приехать к морю, а не очень далеко от моря был остров. На этот остров отправляли душевнобольных, ну и вообще людей, у которых было "с головой того".
Остров назывался по имени одного врача, но люди называли его просто Остров. И все понимали, какой именно остров имеется в виду.
Его в общем то, никто не боялся, но говорить о нем не предпочитали. На Остров можно было позвонить, тогда с него мчались мрачные санитары и забирали пациента. Навещать было можно, но никто туда по своей воле не ездил. Мне постоянно пророчили этот самый Остров, пожалуй с весьма раннего возраста.
Вот седьмой этаж. Да, я тоже живу на седьмом. Дверь, глазок, как пупочек. Там слышаться голоса и я чувствую всякие запахи готовящейся еды. Не иначе как бабушка готовит.
Жму на звонок, чувство было такое, будто я звоню в Ад.
Уже ночь, я выхожу на балкон вместе с Гришей. Он не курит, я курю. Гриша молчит. Сейчас август, тепло.
- Чего ты вернулся? - говорит Гриша.
- Проведать вас и Дашу забрать.
- В пятнадцать лет сложно было сбежать?
- Ничуть. Я там устроился.
Сбегать было легко. Но я вру, я не собираюсь возвращаться. Во всяком случае туда. Я поживу здесь, женюсь на Даше и мы сбежим в другое место.
- Что здесь произошло за два года? - продолжаю я разговор.
- Все то же что и за твои семнадцать лет, что и за мои двадцать пять.
Я киваю, выкидываю окурок и ухожу к Даше.
Ее бабка умерла, отец спит. Через пару часов он проснется и уйдет на работу.
- Пошли гулять, - шепчет мне она.
- Давай еще чуть чуть посидим и пойдем, - шепчу в ответ я.
Гриш и Грош - вот как нас звали ребята. Мы с братом были довольно близки, он воспитывал меня больше чем родители и был для меня больше всех взрослых, вместе взятых. Я не завидовал ему ни разу, потому что моя голова была занята другим. Гриша никогда не упрекал меня за выдумки и фантазии, как все остальные. Когда я ему говорил, что здорово бы было жить на небе, он кивал. Гриша внимательно слушал все мои истории, не говорил мне "да что же из тебя вырастет!". Он вообще редко разговаривал, но зато всегда внимательно выслушивал меня. Собственно, Гриша единственный человек, в котором я ощущал "родню". И приехал я скорее не ради Даши, а ради него.
- А ты знаешь, - сказал мне однажды Гриша. - Я такой же как ты, только слабее. Я горжусь тобой, тем что ты такой сильный. Ты все верно делаешь, ты не обращаешь внимания и никто не сможет тебя сломать.
Это был единственный раз, когда Гриша сказал что то настолько откровенное, но я запомнил эти слова навсегда. В самые трудные минуты вспоминая их, я находил в себе силы на еще целую тысячу трудных минут или даже часов.
Но я задавался вопросом, а почему он собственно это сказал? Отчего он говорит что такой же как я, хотя он вроде бы и не такой вовсе? И отчего он считает себя слабым? Но спросить я его не решался.
Я узнал все сам, когда прошел месяц с моего совершеннолетия. Мы с Дашей подали заявление в ЗАГС и рассматривали карты, раздумывая, куда бы сбежать. На картах Остров был отмечен белым пятном. Но карты были старые, папины и кто то закрасил белые пятна Острова неровным черным. Я думал, что это было сделано давно, но когда случайно провел там пальцем, то размазал. Словно кто то совсем недавно замазывал черными чернилами пресловутый Остров.
Мое отношение к Острову было зыбким и неясным, для меня его скорее не существовало. Он был как сгусток тумана или пыль в солнечном луче. Но эти черные пятна вселяли странную тревогу в моей душе.
Вечером, когда ужин был готов, по телевизору шли новости, а бабушка вытирала полотенцем морщинистые руки, раздался звонок в дверь.
Дверь открыла мать. Там стояли два санитара. Им даже не нужно было говорить что они с Острова, все и так это поняли. Бабушка увидев санитаров, уронила полотенце и всплеснула руками.
- Боже мой! - закричала она. - Гроша забирают! Васеньку! На Остров! Ох, чуяло это мое сердце!
Отец кивнул. Мама закусила губу. В это время вышел я, игнорируя охи-ахи и косые укоризненные взгляды из разряда " а мы же говорили". Все были уверены почему то что это за мной. Я и сам почти поверил. Санитары молча смотрели на меня, затем один, более рослый, сказал:
- Мы за Григорием.
В это время из ванной выходит Гриша, он абсолютно голый, только на плечи накинуто полотенце. Он говорит санитарам - одну минуту. Он говорит - я только оденусь.
Гриша берет меня за руку и тащит в комнату. Комната темная, только в углу горит маленькая настольная лампа, кидая причудливые тени на старый ковер на стене.
Григорий очень красивый.
Я вижу, какое стройное, сильное у него тело, как смело и решительно смотрят его глаза. Гриша немного оброс, его темные густые волосы слегка завились. Он подходит ко мне близко. Я смотрю в его голубые с серым глаза, в обрамлении темных, еще мокрых ресниц, на его острый тонкий нос и покрасневшие щеки. Губы немного дрожали.
- Это я вызвал.
Когда Гриша был маленьким, он много фантазировал, выдумывал и не стеснялся показывать это. Весь его мир был наделен прекрасными вещами, а самым прекрасным была его мама.
Однажды Грише приснился сон, но совсем не страшный, а очень даже красивый. Он проснулся и подумал, что мама наверное еще не спит, взрослые ведь поздно ложатся и был прав. Родители еще не спали, только легли и поскольку ужин был съеден, ребенок уложен, они решили что было бы неплохо заняться и любовью. Отец, опершись на локти, поцеловал маму в шею, но тут в комнату зашел Гриша, которого ничего не смущало и не отвлекало, потому что самым важным для него сейчас были мама и сон.
- Мама! Мне такой красивый сон приснился, я хочу рассказать тебе его на ночь, чтоб он тебе тоже приснился...
Но тут Гриша получает сильную оплеуху от отца.
- Иди спать! - говорит папа.
- Да, иди спать, - беззаботно улыбаясь, говорит мама.
Гриша уходит в свою комнату, садится в угол и всю ночь плачет. Он слышал скрипы и звуки за стеной, в родительской комнате, понимал что родители еще не спят. Может, они услышат, что Гриша тут, в своей комнате, плачет в холодном углу. И может мама и папа зайдут и пожалеют его, и тогда Гриша расскажет им свой сон. А он был такой красивый. Там были кони с разноцветными гривами, розы с миллионом лепестков, радуги как на картинках.
Но родителям не было дела до Гриши. Он так и уснул в углу.
Однажды мама и папа поссорились. Мама поплакала,накинула легкое пальто и ушла. Вернее уехала - у них была маленькая красная машинка, мама умела водить и уехала куда то на этой красной машинке.
Гриша вышел на улицу. Тогда был летний, но довольно пасмурный ветреный день. На маковом поле он нарвал целый букет красных цветов и с этим букетом несколько часов ждал у подъезда возвращения матери.
Она вернулась под вечер. Отец в это время вышел на улицу - проветриться и покурить. Увидев маму, Гриша пошел ей навстречу с букетом маков, но мама проходит мимо, даже не кинув взгляда на сына. Она кидается к отцу на шею, крепко его обнимает. Он не обращая внимания, одной рукой подносит сигарету ко рту, другую держит в кармане.
Они уходят, Гриша остается один, лепестки цветов треплет ветер.
Я понял все тогда. Я ревел как младенец над его рассказом.
Что же вы сделали?
С родителями после этого больше не разговаривал. С Дашей мы поженились и уехали. Гришу я так и не видел.
Мне приснился сегодня сон. Как раз эта история. Она была сделана как мультфильм - в стиле Ковалева "Его жена Курица" или "Молоко".
Что я посмотрела этот мультфильм, а он называется "Плохо, горько" и я над ним плакала навзрыд. И кричала - да господи, что же вы делаете?!